Николай Иванович Быков прошел всю Великую Отечественную войну, освобождал и СССР, и Европу. Он был и связистом, и пулеметчиком, много раз рисковал жизнью и чудом оставался жив, когда рядом погибали товарищи. О тяжелом начале войны, подбитых им танках, пленных фашистах и обретении счастья в Казани – в его воспоминаниях для «Татар-информа».
Автор: Дмитрий Шатров
Истории военных дней, трагедии и курьезы глазами ветерана Великой Отечественной
Николай Иванович Быков прошел всю Великую Отечественную войну, освобождал и СССР, и Европу. Он был и связистом, и пулеметчиком, много раз рисковал жизнью и чудом оставался жив, когда рядом погибали товарищи. О тяжелом начале войны, подбитых им танках, пленных фашистах и обретении счастья в Казани – в его воспоминаниях для «Татар-информа».
«Первые дни войны были тяжелыми»
Николай Иванович Быков – ветеран Великой Отечественной войны. Он родился в крестьянской семье в Чувашской АССР, его отец был рабочим-путейцем, а мать работала в колхозе. Семья у Николая Ивановича была большая – помимо родителей еще два брата и три сестры. По окончании семилетней школы он стал работать сначала учеником электрика, а потом самостоятельным электриком Канашского вагоноремонтного завода.
Николай Иванович прошел огромный путь, о котором рассказывает «Татар-информ» вам и расскажет, основа истории – это его воспоминания.
Колю Быкова призвали в Красную Армию когда он учился в 10 классе вечерней школы рабочей молодежи – 15 апреля 1941 года.
«Нас, полный телятник новобранцев, отправили в Киев, потом в теплушках в Тернополь и город Калуш, где стоял артиллерийский полк. Меня зачислили в полковую школу учиться на связиста-артиллериста. Главным "вооружением" связиста была катушка с проводом весом в 10 килограммов и длиной километра в два, а потом уже все остальное», – рассказывал Николай Иванович.
За три дня до начала войны Николай заболел и попал в медсанбат.
«Нас подняли по тревоге с началом бомбежки. Немец бомбил непрерывно. Оружия у меня не было никакого. От границы мы находились в ста километрах и оттягивались к Киеву. Расчеты передвигались с пушками, а связисты держались машин, возивших боеприпасы, ГАЗ-51 да полуторки. Маневрировали от Перятино к Белой Церкви, от нее – к Перятино под артобстрелом, бомбежкой», – рассказывал ветеран.
Закончились эти маневры тем, что гаубицы наших солдат фашисты превратили в металлолом.
«А что такое артиллерийский полк без орудий? Его нет, полк был разбит, боеприпасов осталось много. Нам приказали их сдать, сдавали на огромнейший склад. Снаряды разных калибров лежали там штабелями и пирамидами. Очень много. Куда их потом дели, не знаю. Может, бросили, может, взорвали, – не знаю. Сказали, что выдадут нам пушки. Прождали мы этой выдачи с июля до 5 августа – ничего не дали», – вспоминал Николай Иванович о начале войны.
«Первая наша атака была неудачной, вторая тоже – оружия толком не было»
После этого Николай Иванович в составе войск продвигался к Киеву. Тогда они остановились в пригороде, в лесопосадке.
«Там из остатков разных частей и подразделений сформировали пехотные батальоны. Мой командир был вооружен пистолетом. Личный состав почти весь без винтовок – безоружный. Дали мне тогда две гранаты. Обстановка была следующая: как на картинке – живописный украинский пейзаж, небольшой лесок, за ним зеленые луг, за лугом поле, речка голубой каймой, тот берег высокий. Над речкой хаты, большое село. Нам сказали, что оно захвачено немцем и приказали атаковать», – рассказывал он.
Николай Иванович вспоминал, с каким умиротворением тогда смотрели они на тот пейзаж – казалось, что и нет никакой войны, лишь тишина, запах природы, речки и луга.
«Пошли в атаку, брать немца голыми руками – с высоты все как на ладони. Только мы вышли, как он нам дал! Шквальным огнем из минометов накрыл! И сколько у него было мин, одному Богу известно. Ребята падали замертво справа и слева. Кричали раненые от боли и ужаса. Засветло головы было не поднять!» – вспоминал Николай Иванович.
Тогда его отряд отошел с большими потерями, ночь провели в балке – голодные, грязные, измотанные, и злые. Было так тяжело, что на бойцов давила безысходность.
«Ночью же стало прибывать подкрепление – подходили солдаты, свежие, хорошо экипированные. Рассвело. Наступил новый день, 6 августа. Того капитана, что нами командовал, уж не было. Я видел, как его убило. Появился новый в отутюженном мундире с кубиками на петлицах. Он сказал, сейчас снова пойдем на село», – вспоминал ветеран.
Солдаты пошли в атаку снова – из перелеска вышли на луг, на пшеничное поле, и тут снова обстрел.
«Били как на стрельбище по мишеням. Команда: «Окопаться!» – окопались под огнем. Нормальный окоп не выкопаешь – песок течет. Минометы бьют, пулемет еще откуда-то с высоты поливает. Поле пшеничное золотисто-белесое черным стало от мин и воронок. Командира убило. Когда стемнело, покликали мы друг друга и пошли в балку, а до нее метров сто пятьдесят. И эти полторы сотни метров мы шли целый день», – рассказывал Николай Иванович.
«После боя рассказал командиру, где пулеметное гнездо, нарисовал его»
Вернувшись, солдаты были удивлены – в балке было две полевых кухни.
«Борщ по-украински – язык проглотишь! Колбаса, папиросы! Подходим, нас, ну, человек тридцать, до взвода. А повара: ‘’Где батальон? Где батальон?’’ Расход продуктов-то у них был рассчитан на батальон. А батальон на лугах, да в поле лежит – есть некому. Наелись мы, вернулись тут же в окопы и там беспробудным сном заснули: намаялись, сморило сильно. Утром из Киева снова пришло подкрепление. Новые командиры, одетые с иголочки», – рассказывал он.
В третью атаку все повторилось, но у Николая Ивановича уже были винтовка и патроны, которые он подобрал в поле.
«Песок, жара, минометы бьют! И в этот самый момент что-то произошло: в глазах потемнело, приподняло будто меня, и оземь так шмякнуло, что ничего не пойму. Открываю глаза: перед самым носом воронка, в ней на глубине мина торчит, и песок на мину струйками сыпется. Не разорвалась», – продолжил он.
На четвертый день – новая попытка атаковать, а Николай Иванович где-то потерял саперную лопату.
«Схватился, было, за нее, чтоб окопаться, а лопаты нет! Куда деваться? Увидел воронку, добежал и в нее прыгнул. Когда обстрел поутих, я разглядел метрах в ста автоматчика, рядом с ним куст. А из куста пулемет бьет, наших ребят косят, сволочи. Прицелился я хорошенько – бац! Промазал. Автоматчик всполошился и куда-то исчез. Я присмотрелся, а у него поблизости погреб, и он в этот погреб ныряет. Эх, если бы с оптическим прицелом винтовка была», – посетовал тогда боец.
В какой-то момент у пулеметчика патроны кончились, он убежал и скрылся за одной из хат. Николай Иванович держал место на мушке. Немец появился, но поступил хитро – перекидал магазины к пулемету, не высовываясь.
«Тогда я подумал, что все равно он сам пойдет, никуда не денется, но он не пошел – подпрыгнул и, описав дугу в воздухе, скрылся в погребе. Я ударил, но не попал. После боя рассказал командиру, нарисовал пулеметное гнездо», – вспоминал Николай Иванович.
«Казусы разные были из-за суматохи»
Пока находились там, бойцы уходили в атаку раз семь, к вечеру возвращались в балку.
«Нас ждали две кухни. И каждый раз есть было некому: новый батальон оставался лежать под высотой. После второй атаки я пытался уговорить очередного командира не лезть на рожон днем, а попробовать ночью, ведь ночью они по нам не стреляют. Он мне ответил – есть приказ и его не обсуждают», – вспоминал ветеран.
Как рассказывал Николай Иванович, курьезов из-за суеты и несогласованности в начале войны было много. Например, однажды саперы никому не сказав растянули ночью в траве малозаметные препятствия – проволоку, витую большими кольцами.
«А мы, когда уходили ночью, в ней запутались. Она же, чем больше трепыхаешься, тем крепче тебя затягивает и держит. За балкой накопали огромные траншеи. К 1 сентября я уже был пулеметчиком, таскал тяжеленный пулемет с диском. Комбат сколачивал группы, посылал их в разведку – уходили они и не возвращались. В одной из групп ушел мой второй номер, навсегда», – с горечью рассказывал ветеран.
Уже 15 сентября, по его словам, разлетелась весть, что Киев оставляют. Солдаты вышли к городу, протопали по Крещатику, а немец уже был на окраине и давил со всех сторон.
«Ухали взрывы – саперы взрывали мосты. Наши войска удерживали коридор для выхода из города остатков армии, в том числе и нас. Идем группой, на нас прет машина, мы – на нее. Немец по машине шквальным огнем как врежет! Сжег ее. Офицеры, кто в ней был, все погибли. Побрели мы, куда глаза глядят, то и дело попадая под обстрел и бомбежку, держались леса, он был набит повозками с барахлом, но людей не было», – вспоминает Николай Иванович.
Потом, по его словам, вышли на болото, там была группа старших офицеров, остатки разбитых частей и подразделений, они сколачивали отряд.
«Мы присоединились к ним. Один из полковников повел отряд на восток. Немец уж был впереди. Изредка нас по ночам кормили в селах. Немцы вели себя хитро в отношении к местному населению и проявляли подозрительную лояльность, чтобы иметь более или менее спокойный тыл. Они, например, отпускали с миром пойманных здешних мужиков, если за ними приходили жены или матери и просили отдать. Документальных каких-то доказательств не требовалось, так что женщины спасали и чужих», – рассказывал он.
«Били мы по немцам, что было мочи, подбили три танка»
Через месяц солдаты вышли на станцию Солнцево, недалеко от Старого Оскола, где формировалась 40-я армия. Солнцево, ко всеобщему удивлению беда обходила стороной.
«На одном из построений дали команду: ‘’Связисты-артиллеристы, шаг вперед’’. Я задумался, пулеметчиком уж привык, но все-таки шагнул. До армии я успел поработать электриком на вагоно-ремонтном заводе, имел шестой разряд и любил свою профессию. Так что, видимо, она позвала. Началась моя кочевая жизнь по штабам и начальникам, связист ведь не сам по себе, он обычно при командире. Вот всю войну и носило меня по разным подразделениям, частям, соединениям, правда, в пределах артиллерии и пехоты», – вспоминал Николай Иванович.
Под Старым Осколом его определили в дивизион 122-миллиметровых пушек на лошадиной тяге. Двигаясь в заданном направлении, они периодически давали залп по местам вероятного скопления противника.
«Однажды на переходе остановились в селе передохнуть. Ни души, морозно, тихо. Есть хотелось, поймали курицу. Закололи и варим суп. Вышел я, и как-то краем глаза заметил низко над полем черные кресты. Метрах в трехстах от села чешут четыре белых танка со свастикой на бортах. Я залетаю в дом, кричу: «Кресты! Все на улицу!». Нам повезло: прикатил артиллерийский расчет, в секунды выбрал позицию меж домами и подготовил пушку к стрельбе», – рассказывал он.
Ударили по ним несколько раз, сначала один танк вспыхнул, у него загорелась башня. На броне сидели автоматчики в маскхалатах, которые с этого танка и попрыгали.
«Мы открыли огонь, но без пехоты – прикрыть некому. Все зависело от расчета пушки. Грохнули еще и еще, в итоге подожгли три танка. Четвертый уполз, скрылся от греха подальше. И наши лошадки помчали нас над сугробами галопом, аж дух захватывало», – поделился Николай Иванович.
«Немцы грозились применить ядовитый газ если мы не перестанем использовать «Катюш»»
Как-то в марте комбат вызвал Николая Ивановича и сообщил ему, что он должен пройти фронтовые курсы радистов. На все возражения ответил: «Твоя фамилия есть – приказ есть приказ».
«Пошел я в Старый Оскол, нашел школу. Личный состав курсантов – 22 девушки и 50 парней. Начались занятия. Азбуку Морзе надо было знать не по «точкам-тире», а по мелодии. Срок обучения полгода. Но мы не доучились. Через пять месяцев немец пошел на Сталинград и Воронеж», – вспоминал ветеран.
Тогда солдат стали перебрасывать за Воронеж. Пешим ходом дошли до Дона. Переправа была забита войсками, выглядела она следующим образом – группа садится на плот и подтягивается за веревку, переброшенную через реку.
«Самой кромкой берега мы пробрались к переправе. Не пускают ни в какую, наш начальник пошел к полковнику, который руководил переправой, поругался, поорал: ‘’Мы – спецшкола, вы за нашу задержку ответите’’, и тому подобное. Тогда полковник уступил, и мы переправились. Это был уже июль. Ночью немец развешивал на парашютах осветительные ракеты. А утром переправу давили немецкие танки, на бреющем проносились самолеты, уничтожая толпы людей и технику. Столько там народа погибло. Мы же успели уйти на несколько километров», – вспоминал Николай Иванович.
40-я армия стояла на обороне Воронежа. Тогда Николай Иванович держал Воронежский плацдарм. Город немец взять не смог, танковые атаки его не имели никакого успеха.
«Бомбовые удары хорошо принимали на себя ложные аэродромы с муляжами самолетов, которые воздушная разведка засекала как настоящие. Нас спасали, в том числе и ‘’Катюши’’. Давит немец, давит, а командир полка кричит по рации комдиву: ’’Дайте РС! Дайте РС!’’. Как дадут ’’Катюши’’ залп реактивными снарядами через наши головы – море огня. Видно, как снаряды летят, иногда наперегонки. Залп – и нет никого: путь свободен», – рассказывал ветеран.
По его словам, немцы даже требовали прекратить применение «Катюш» и в случае отказа грозились применить ядовитый газ.
«45 дней удерживали плацдарм – Воронеж отстояли. Чуть нас там не завалило. Вдруг командир распорядился штаб перевести в подвал пятиэтажной школы связи. Большую его часть уже обживал медсанбат. Школа стояла почти у реки Воронеж, перебазировались. И как пошла по нам палить артиллерия. Не переставая, бьет и бьет, будто немца кто надоумил. А может, и получил он разведданные. Самолеты заходят и заходят. Бомбил почти непрерывно. Сначала легкими бомбами. Потом тяжелыми, глубоко пробивающими грунт. В результате здание не выдержало, рухнуло!» – рассказывал он.
Штаб вместе со связистами и медсанбатом – с персоналом и ранеными – завалило. Живы остались лишь те, кто оказался под перекрытием, легшим наискосок – одним концом на стену, а другим на пол. По словам Николая Ивановича, аппаратура осталась в рабочем состоянии, тогда связисты – связались с внешним миром и доложили обстановку.
«Нам обещали помочь, но попросили потерпеть. Мы-то терпели, а медсанбат стонал и кричал: я видел раненого, вдавленного в пол вместе с койкой обоими концами лопнувшей посредине балки. Участь многих других была не легче. Живых и полуживых спасли саперы. Сутки они пробивались по шурфам, проделанным в грудах кирпича и бетона, нас извлекали на свет», – рассказал Николай Иванович.
«Взял двух пленных немцев»
15 октября, согласно приказу, полк был снят с места дислокации и маршем пошел на юг, к Сталинграду.
«И чем дальше мы шли на юг, тем больше встречали войск. Донские казаки нас не привечали. В закромах у них кое-что было – и хлеб, и овощи, скотина была, птица, но ни крошки солдатам никто не дал», – посетовал он.
В октябре вместе со вторым связистом при штабе дивизии шел Николай Иванович по грязи, вдруг они заметили, что прямо на них летит «рама» – немецкий самолет-разведчик.
«Они иногда на борт небольшие бомбы брали. И вот он уже над головой и сбросил бомбы. Как рвануло! Осколком меня по мягкому месту как приголубило! Я сначала, конечно, не понял, на том я или на этом свете. Но, когда поднялся, себя ощупал, вроде все цело, только бок страшно болит и штаны порваны. А второй связист лежит и половина черепа у него срезана», – вспоминал Николай Иванович.
19 ноября Николай Иванович с частью подошел к Хопру, который уже был покрыт льдом. По словам ветерана, когда огромную армию Паулюса зажали в тиски, ему на подмогу немец бросил танки, но они не пробились. После разгрома немцев под Сталинградом его часть развернули на Курское направление.
«Перед началом Курской битвы я находился в распоряжении штаба батальона 187-го гвардейского полка, в лесу у Северского Донца. За форсирование Северского Донца меня наградили медалью ‘’За отвагу’’. После артиллерийской подготовки рота связи миновала село, из которого только что выбили немцев. Тишина. Никого. За околицей – конюшня. Все на виду, открыто. Ротный мне говорит: ‘’Посмотри!’’ Я – в конюшню, у меня карабин. Осмотрел ее вокруг, в помещении – ни души. Заканчиваю обход, завернул за угол, а оттуда на меня – здоровенный фельдфебель, с пистолетом!» – рассказывал Николай Иванович.
Они столкнулись и оба от неожиданности оторопели. Тогда Николай Иванович ему громко крикнул: «Стой!». Немец от испуга бросил пистолет.
«Забрал я пистолет и сдал фельдфебеля командиру. Тут же вижу, далеко в поле, немец, что есть духу бежит. Ротный говорит: «Догоняй!». Сел я на мотоцикл, карабин на колени и вперед, за немцем. Догнал. Он, оказывается, от наших солдат улепетывал, а они бежали за ним, далеко отстали. Сдал командиру и второго. За пленных деньги давали, но мне ’’премиальных’’ не досталось», – посетовал ветеран.
«Нигде нам не были рады как в Белграде, чувствовалось – братья»
После Северского Донца солдаты пошли на Никополь. Участвовали в жестоких боях за Славянск. Дивизия сражалась героически. И ей за это было присвоено название Славянской.
«Шел 1943 год, мы подошли к Днепру, южнее Киева, где-то под Никополем. Днепр широченный, дальше по течению – плавни. Комбат говорит: ‘’Свяжись со штабом полка’’, – я связался. А у радиостанций того времени – тех, что мы за спиной носили, слабым местом была лампа №42, лампа накаливания. Техника-то ламповая. Только комбат доложил, что батальон к форсированию готов, лампа и села. Связь прекратилась. Он мне сказал: ’’Дуй в полк и достань эту лампу’’, собственно, зачем я ему без рации?»
Тогда Николай Иванович ушел за лампой, а батальон тем временем успешно форсировал Днепр. Спустя много лет его брала досада, что он не участвовал. Но зато потом он освобождал Николаев и Одессу.
«Осенью 1944-го пришли в Тирасполь. Погода стояла теплая, купались в Днестре. Мы взяли плацдарм и стояли там до весны. Потом прошли Бесарабию, направились в Румынию. Движемся однажды по дороге, темнотища, догоняют мотоциклы, подсвечивают сзади – ничего не видно. Обошли колонну. Трое мотоциклистов. А комбат возьми да освети их фонариком. Оказалось, немцы! Дали очередь им вслед, двоих свалили, а третьему по темноте удалось сбежать», – вспоминал Николай Иванович.
По словам ветерана, Румынию прошли довольно спокойно, она к тому моменту уже перешла на сторону СССР, король Михай разорвал договор с Германией.
«Потом пошли на Болгарию. Я – на трофейном мотоцикле. Пылюга – ничего не видать. Как студебекер дал по моему транспортному средству! – лобовое столкновение, я от удара минут десять без сознания валялся. Потом голова болела – ужас! Границу с Болгарией перешли без выстрела. Был приказ, продукты нигде не трогать. А мне ребята бросили в люльку два мешка муки. Мне ни до них, ни до чего было, я болел. Комбат, как назло, тут как тут, грозился трибуналом. Потом присмотрелся ко мне, а у меня по лицу, наверное, видно было, что я не в себе. Махнул рукой и ушел», – рассказывал он.
Лечили Николая Ивановича, по его словам, блинами из этой муки, он вспоминал, что они удались.
«Вышли когда на границу с Турцией, стали окапываться. Турция подтянула миллионную армию. Но столкновений не было. Как немцы покатились на запад, так все их союзники воевать фактически перестали. Нигде так не были нам рады, как в Югославии, когда мы шли на Белград. Сердцем чувствуешь – братья славяне. На Балатоне Долго стояли в Венгрии. Там были сильные и затяжные бои. Особенно в районе города Секешфехервар», – делился воспоминаниями ветеран.
По его словам, вражескую артиллерию утихомирили наши бомбардировщики, осуществившие боевой вылет из Карелии. Если бы не дальняя авиация, немцы вполне могли опрокинуть солдат в озеро.
«Уничтожение освободителей Европы, то есть, нас, пулями, снарядами, бомбами старательно дополняли мадьяры, так называемое мирное население. Они добивали наших раненых чем ни попадя, издевались над ними, уродовали их кухонными ножами, вилками, жутко было видеть трупы. Берегом Балатона мы продвинулись к австрийской границе, но не перешли ее, остановились. Курортная местность, домики, как игрушки. Природа от нашей отличная – ландшафты с виноградниками и редкими деревьями», – рассказывал ветеран.
Хозяева, по его словам, занимались виноделием и торговали вином. Угощали солдат. Хозяйство у виноделов было интересное, с множеством разных затейливых приспособлений. Жили мадьяры хорошо: добротные дома, много скота, на чердаках хранили колбасы, копчености, в закромах – хлеб и овощи.
«Твердо встал на ноги и обрел счастье в Казани»
«Но войны еще никто не отменял. Горя в Венгрии мы много приняли. Выходит однажды комбат из штаба, чешет голову. В бинокль глянул: баа! Мадьяры штаб в обхват берут! А роты его вперед ушли. Срочная тревога, похватали мы штабное имущество, что успели, и тягу вниз по склону к железной дороге. По ней единственной можно было уйти в безопасное место. Бежать было метров двести. Командир впереди, остальные за ним. А связист с радиостанцией на спине и потому шагов на пятнадцать-двадцать сзади», – с иронией отмечал Николай Иванович.
По солдатам уже начали стрелять и перед Николаем Иванович, который был в хвосте основной бегущей группы очередь за очередью была. Пули землю рыли, – только ошметки грязи летели, вспоминал ветеран.
«Картина со стороны, возможно, и веселая, но нам было не до веселья. Я, получается, за смертью своей вдогонку бежал. И это, спасибо, очень вовремя заметил на колокольне одной из кирх наш пулеметный расчет, который успел туда забраться. Пулеметчик открыл огонь по мадьярам, прижал их к земле и отсек погоню на пару минут. Нам хватило, чтобы суметь оторваться: ушли по шпалам», – рассказывал ветеран.
Вечером на новом месте дислокации штаба позвонил командир полка и потребовал у комбата доложить обстановку.
«А я в наушниках, все слышу. Комбат докладывает: ‘’Рот нет, связи с ротами нет’’. И сам – никакой. ’’Найди!’’, кричит полковник. ‘’Не найдешь – расстреляю!’’. Комбат мечется. Не за себя, за роты переживает, часы идут. Подразделений нет, на связь не выходят. Поздно ночью слышим: шлюп-шлюп, шлюп-шлюп. Размеренно и нескончаемо долго. Пока разглядели в потемках, да разобрали, в чем дело – Господи, роты пришли. Все три без единой потери. Комбат доложил, командир полка ответил, что утром надо идти в наступление», – вспоминал Николай Иванович.
На Балатоне Николая Ивановича ранило, всю войну прошел без ранений, а тут – легкое ранение в голень навылет, рассказывал он.
«И так оно мне дало прикурить это легкое ранение, что не дай Бог никому. Первую помощь мне оказали своевременно, и в медсанбат я попал удачно. Но загноилась рана, нога стала, как бревно. Лечили в Венгрии, в Самборе, в Румынии, в Фокшанах, и прочищали ее, и разрезали с обеих сторон. Окончательно долечили в госпитале в Казани», – рассказал Николай Иванович.
В Казани он в прямом и переносном смысле твердо встал на ноги – сначала вылечился, потом пошел учиться и получил образование.
«Здесь я встретил День Победы, свою любовь Веру, обрел семью – дочь и сына, внуков. В Казани меня ‘’поджидала’’ милиция, и я с ней связал судьбу на всю жизнь. Служил в городской, потом в транспортной, железнодорожной», – подытожил Ветеран Великой Отечественной войны Николай Иванович Быков.
Николай Иванович был награжден медалью «За отвагу», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». В милиции начал работать в 1950 году, а через 22 года вышел на пенсию в должности начальника линейного отдела милиции станции «Казань» Горьковской ж/д.
Николая Ивановича Быкова не стало 12 мая 2015 года, он умер в возрасте 93 лет.
Читайте нас:
Дзен - https://dzen.ru/tatar-inform.ru
ВК - https://vk.com/tatarinform
Телеграм - https://t.me/iatatarinform
Свежие комментарии